Sputnik, Лев Рыжков
Перед премьерой
Не знаю, кому как, но для меня из всего массива русской классики XIX века Николай Васильевич Гоголь всегда был самым крутым писателем. Его произведения достаточно легко читались. Их можно было реально испугаться до такой степени, чтобы не спать ночью. Вспомним, например, "Страшную месть", "Портрет" или "Вия". И там же, по соседству, в том же томе собрания сочинений, можно было найти и уморительно смешные тексты.
Если брать всего лишь одну гоголевскую ипостась – автора "ужастиков", то Николай Васильевич, безусловно, круче всех конкурентов. Он забористее Эдгара По, который лишь фантазировал о похоронах заживо, а Гоголь умудрился проснуться в гробу. Русский классик в разы страшнее пафосного и чопорного Говарда Лавкрафта. И, думается, что и ныне здравствующий Стивен Кинг по сравнению с Гоголем – младенец.
И вот не то по мотивам биографии Гоголя, не то отталкиваясь от его текстов, российские кинематографисты во главе с Александром Цекало породили некую междужанровую тетралогию. Всего будет четыре фильма. И вот первый из них показали для прессы в главном российском кинотеатре "Октябрь" на Новом Арбате, в Москве.
Встречали прессу душевно – шампанским и улыбками. Автор этих строк перед просмотром наведался, простите, в уборную. И вот там-то его и ожидал настоящий шок. В одной из кабинок висело тело. Притом женское. А уборная, как несложно догадаться, была мужская. Я, конечно, попятился к умывальнику. И вот тут-то увидел объявление: "Уважаемые посетители! Не пугайтесь. В одной из кабинок вывешен манекен".
Конечно, отлегло. Но какой-то испуг все-таки случился. Забегая сильно вперед, скажу, что больше я не пугался. 100 минут фильма прошли абсолютно без всякого страха. Даже щекотки саспенса не случилось.
Секс и насилие
Перед началом фильма показали остроумную мультяшку про Гоголя, смысл которой состоял в том, что надо на сеансе отключать мобильные телефоны. Кинокритики в зале задорно похохотали. А в душе автора этих строк разлилось благодатное предчувствие. "Неужели, — думал я, — нам сейчас покажут хороший фильм? Чтобы в меру жуткий, в меру смешной. Неужели продюсеры, наконец, сняли что-то для зрителя, а не для мифического "рынка", ими же и выдуманного?"
И вот – началось. Мы оказываемся в лесу под Диканькой, где три грязных типа – при усах и чубах, говорящих на суржике (то есть, на русском языке с вкраплением украинских слов) пытаются надругаться над девушкой, у которой из одежды – только мешок на голове. Но не тут-то было! Ты-дыщ! Откуда-то из кустов появляется – не рояль, нет! – черный рыцарь на черном коне. А из доспехов у него – оп-па! — выскакивают бронированные щупальца.
Льется кровь. И на экран выплывают литеры "Гоголь" в багровых потеках. И тут же материализуется надпись "18+". Это значит, что будет насилие и эротические сцены. Насилие, скажу сразу, не то, чтобы скучное, но слишком какое-то нарисованное. Видно, что над всем этим трудилась команда графиков, по пикселям изображала кровавые брызги. В общем, старалась. Все красиво и ненатурально.
Что до секса, то время от времени по экрану проплывали обнаженные прелестницы, как с мешками на головах, так и без таковых. Есть одна примечательная постельная сцена с участием – да! – Гоголя. То он резвится с одной девицей, то с другой. И все это, как выясняется, ему снится. Такой вот 18+. Где-то рядом с этим подверстана сцена, в которой Николай Васильевич переворачивается в гробу. Может, и не случайно.
Уж его душили, душили…
Но вернемся к основному действию. Оно начинается в Петербурге, в музейных интерьерах. На богатом полу лежит хладный женский труп. Следствие ведет чиновник в мундире. Тут же и Гоголь с письменными принадлежностями, ведет протокол. Он, как мы узнаем, работает писцом при Третьем отделении. И вот в какой-то момент Гоголь падает со стула и начинает галлюцинировать, вместо протокола пишет какие-то несвязные слова.
Чиновник, понятно, на Гоголя ругается. Но тут очень кстати появляется Олег Меньшиков с умным и пронзительным взглядом, анализирует гоголевское автоматическое письмо поперек протокольных строк, улавливает вибрацию галлюциногенной мысли. И вуаля! Убийца в два счета установлен. Все молодцы, получают похвалы от начальства, кроме мелкого штафирки Гоголя – ему не по чину.
Однако тут становится известно, что в селе Диканька происходят зверские убийства девушек. Гоголь просит Олега Меньшикова: "Возьмите меня с собой! Я ведь оттуда родом!" "Поехали! – соглашается тот. – Пять минут на сборы!" И вот они едут. Приезжают в Диканьку, сильно напоминающую не то, чтобы украинскую природу, а павильоны киностудии "Мосфильм".
Меньшиков, при всем уважении, играет ровно так же, как двенадцать лет тому назад в роли Фандорина в "Статском советнике". Такой же сыщик, те же движения, тот же взгляд. Только усики сбрил.
Гоголь в исполнении Александра Петрова – похож. Спасибо, наверное, гримерам и визажистам. Что касаемо актерской игры, то, честно скажу, меня образ Гоголя в этом фильме достал. Даже, простите, заколебал. Гоголь все время галлюцинирует, все время пребывает в каком-то психоделическом межмирье. Ну, один раз это можно. Ну, два. Но на пятнадцатый раз этот перманентный галлюциноз начинает раздражать.
Когда Гоголь не галлюцинирует, его то бьют, то душат. Автору этих строк тоже хотелось придушить это перманентно невменяемое психоделическое недоразумение. Не знаю, такого ли эффекта добивались создатели. А ведь любимый писатель…
Для полноты трэша один раз появляется и Пушкин. Он – совершенно не похож на привычный нам образ. Но играет его артист известный, уважаемый. Не буду называть его фамилию. Создатели фильма, очевидно, делают его появление сюрпризом. Не будем портить малину.
Спецэффекты и атмосфера
Что касаемо ужасов. Не страшно! И не то, чтобы автор этих строк был сильно искушен в разного рода ужастиках. Не в этом даже дело. Просто – не страшно, и все! Интересные спецэффекты, конечно, есть. Вот, например, в одной сцене расплываются и искривляются лица людей. Не знаю, насколько это инновационно, но, по крайней мере, любопытно. Или вот ракурс изнутри потрошимого мертвого тела на вскрытии.
Но есть и спецэффекты, которые позорят создателей. Например, "красная свитка". Совершенно неестественно летает в воздухе предмет одежды. Примерно, как в передаче "Магазин на диване". По идее, зрители должны под кресла падать от ужаса. А на деле – так даже и не смешно.
Но самое главное в фильмах ужасов – это даже не спецэффекты. Пес бы с ними. Я знаю много хороших ужастиков вообще без спецэффектов. Главное – это атмосфера. Когда в воздухе разлито ощущение, что вот-вот прольется кровь, когда доносится тлетворный душок безнадеги. Есть это в "Гоголе…"? Нет.
Есть атмосфера павильонного псевдоисторического блокбастера, наподобие не самых лучших аналогов, как-то "Дуэлянт", или – не к ночи будь помянут – "Вий" в новейшей адаптации. Вроде все красиво, а не цепляет. Они пугают, а зрителю — не страшно.
Атмосферы украинской деревни тоже нет. Артисты, играющие малороссийских селян, иногда словно бы спохватываются, начинают что-то лопотать на суржике. Какая-то невкусная Украина на экране. Не так ее Гоголь описывал – он ведь делал это с любовью и ширью, воздействуя даже на вкусовые рецепторы читателя. Здесь же – построили что-то в павильоне, наклеили актерам на головы чубы. Да в любом ресторане украинской кухни нужной атмосферы больше.
Ни свой, ни чужой
Перед сеансом мы с одним коллегой-кинокритиком рассуждали об экранизациях Гоголя. Например, о фильме "Вий", который погремел года два назад, да тут же канул в безвестность. По мнению автора этих строк, экранизацию сильно портила фигура главного героя-англичанина. Откуда он там взялся? Зачем? "Цивилизованному" миру, что ли, реверанс делали? Но коллега сказал, что англичане просто сильно вложились, и получили в итоге такой вот респект.
"Гоголь…" очень похож как раз на тот, неудачный новый "Вий". Только вместо англичанина здесь — сам Николай Васильевич. Да, он едет с героем Олега Меньшикова в командировку, к себе на родину. Но на родину так не едут. Он там — совершенно чужой, "москаль". А это же — неправда. Свой был Гоголь и в Диканьке, и в Миргороде. Абсолютно, в доску, свой! Общался он с людьми, и делал это радостно, с пониманием. Не галлюцинирующим чужаком приезжал, а возвращался к истокам.
И о сюжете. Его, скажем так, нет в принципе. В фильме — пять авторов сценария, но сюжет хромает на все конечности. Одно событие не следует из другого, а их поток не завершается буквально ничем. Черный всадник с щупальцами — так и не пойман, Олег Меньшиков — то ли жив, то ли нет. И образ Николая Васильевича не претерпевает никаких трансформаций — как был он психоделическим задохликом, так и остался.
Уже потом, в кулуарах, коллега-кинокритик сказал: "Это ничего! Главное, чтобы он хотя бы к четвертой части изменился". Но у автора этих строк, признаться, не возникло никакого желания знать, какие события развернутся в дальнейших сериях этого трэш-капустника.
Остается робкая надежда, что когда-нибудь Гоголя все-таки экранизируют нормально — без приблудных англичан, без щупалец и постельных сцен. Ведь удалось же этого достичь в самой первой экранизации "Вия" с Леонидом Куравлевым.
