Я отвезла свою дочь на очередное обследование в Национальный научно-практический центр нейрохирургии имени Бурденко в Москве. Мы ждали своей очереди, а рядом с нами стояла армянская семья – ребенок примерно пяти лет с отцом и тетей. Наш врач сидел в одном кабинете с хирургом, армянином по национальности.
Женщина-армянка спросила нас, какого врача мы ждем – того самого армянина или другого, потом спросила, откуда мы приехали. Узнав, что мы из Баку, женщина рассказала, что они армяне, она живет в Москве, а ее брат – в Армении. Так мы разговорились.
Женщина спросила о проблеме моей девочки, мы поинтересовались, что с их мальчиком. Как оказалось, у их ребенка была опухоль в мозгу. Врачи в Ереване не взялись за лечение. Даже московские врачи не рискнули делать операцию. От безысходности они решили обратиться к армянскому врачу, может он поможет им найти хирурга, который бы взялся оперировать опухоль их ребенка.
Я знала, что врач моей дочери из Нижнего Новгорода оперировал опухоли такого рода и достаточно успешно. К нему даже привозили детей из Москвы. Я колебалась – стоит ли помогать армянскому мальчику или нет. Ведь практически все родственники моего мужа стали жертвами армяно-азербайджанского конфликта. Кто-то погиб, кто-то пропал без вести, а оставшиеся лишились родной земли. Каждый день наша семья чувствовала эту боль. Нам было сложно отвечать на бесконечные вопросы детей о земле их дедов и прадедов, о том, почему вооруженные армяне убивали всех их родных и до каких пор будет длиться эта война. В семье часто говорили о родном доме в деревне, которого лишились, о желании хотя бы во сне увидеть родных, которых потеряли в этой войне. А теперь перед нами стоял армянский отец, совершенно придавленный болезнью своего ребенка. Возможно, это тот самый отец, который самолично убивал наших родных, или может, рука кого-то из его близких запятнана кровью невинных младенцев в Ходжалы…
Настала наша очередь. Мы задержались у своего врача около пары часов. В то же самое время армянский врач в том же кабинете, разрушив надежды своих соотечественников, посоветовал им отвезти ребенка в Германию. Тетя ребенка плакала – ведь у ее брата нет денег, она помогла ему привезти ребенка в Москву, как он сможет полететь в Германию? Они покинули комнату совершенно разбитые. Когда мы вышли из комнаты, увидели, как отец, опустившись на колени возле лифта, плакал от безнадежности. Мы спустились вниз на лифте, а меня все мучила совесть. Я сказала своему родственнику, с которым пришла к врачу – может поднимемся и скажем им про нашего врача? Он согласился.
Мы вернулись, рассказали армянам о враче, дали им его координаты. Мы заверили их, что этот врач поможет их ребенку. Они обрадовались, долго благодарили, отец ребенка сразу поинтересовался, можно ли позвонить в Нижний из больницы. Мы повторно столкнулись с ними в приемной, куда зашли за своими документами. К тому времени они уже поговорили с врачом и собирались в тот же день выехать в Нижний Новгород. Мы пожелали им здоровья, они радостно поблагодарили нас.
Через год состояние нашей дочери обострилось. Мы были вновь вынуждены срочно выехать в Нижний Новгород. На следующий день после операции я пошла в кабинет врача справиться о состоянии ребенка. Я не поверила своим глазам — передо мной стояла семья, с которой год назад мы встретились в Москве. Мы поздоровались, я напомнила им о нашей встрече год назад в Бурденко. Они сразу же вспомнили нас, и женщина начала рассказывать, как они привезли ребенка к Виктору Васильевичу и как он прооперировал их мальчика. Сейчас ребенок чувствует себя прекрасно, и они просто привезли его на обследование. Женщина посчитала своим долгом рассказать врачу, что это мы посоветовали им к нему обратиться. Они попрощались с врачом и вышли из кабинета.
Врач знал, что мы азербайджанцы, они армяне, и между нашими странами давно идет война и потому спросил, почему я это сделала? На что я ответила: "А вы бы на моем месте так не поступили бы?". И добавила, что наш конфликт не имеет отношения к детям, ведь они еще не понимают и не осознают, что происходит. Виктор Васильевич поблагодарил меня за "такое сердце".
А в коридоре меня ждала армянская семья. Они поинтересовались состоянием моей дочери, спросили, не могут ли чем-то нам помочь. "Мы многим вам обязаны. Когда вы нам тогда сказали о враче, мы очень обрадовались. Правда, немного сомневались, а не обманывают ли нас азербайджанцы? Потом мы расспрашивали об этом враче у знакомых в Нижнем. Тогда у нас не было другого выхода — ребенок умирал у нас на руках, отвезти его в Германию не было возможности. Когда мы его привезли, его тут сразу прооперировали. Сейчас все хорошо, его жизни ничего не угрожает", — рассказал нам отец мальчика.
Я возвращалась в палату, и меня охватывало чувство гордости. Что может быть прекраснее осознания того, что ты смогла помочь человеку, помочь вернуть к жизни ребенка, подарить радость его семье?
Вчера, увидев окровавленное тело маленькой Захры, я сразу же вспомнила эту историю и подумала: "Правильно ли я сделала, что протянула тогда руку помощи армянскому ребенку?". Но я точно знаю, что если я еще раз столкнусь с такой ситуацией, то поступлю точно также. Черт бы побрал сидящую внутри меня любовь к людям! Но мы ведь не умеем быть жестокими. Мы не можем не пожалеть ребенка. А почему они могут?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
