Юрий Бочаров, израильский политолог
Почему-то все плохие события начинаются одинаково — совсем не вовремя звонит телефон. Так было и в тот раз. Дело было в пятницу, где-то около пяти вечера, я уже подумывал, как проведу выходные, как вдруг зазвонил "прямой" телефон.
В тот момент я был заведующим информационным сектором ЦК ЛКСМ Азербайджана, а на прямой линии был наш второй секретарь ЦК комсомола.
Звонивший потребовал, чтобы я в течение часа подготовил делегацию в количестве 25 человек из ответственных работников ЦК для срочной командировки в тогдашний Степанакерт. Дело в том, что в мои обязанности также входили вопросы подготовки командировочных заданий для наших работников во время их инспекционных поездок в районы.
Мои возражения, где сейчас, когда все уже мысленно отдыхают, я соберу столько людей — а ведь это был практически каждый четвертый сотрудник аппарата — я был в мягкой форме далеко "послан". На мой вопрос о теме столь срочной командировки последовал более чем странный ответ — проработка вопроса "о патриотическом воспитании молодежи" в области!
Через час, обзвонив всех начальников и выслушав много "лестных слов" о нашем стиле руководства, я со списком сидел в кабинете второго секретаря, выбивая уже с его помощью билеты на ночной поезд Баку — Степанакерт. На вопрос, а что случилось, он ответил, что сам ничего не понимает, первый секретарь заседает в ЦК партии, а в Степанакерте вроде что-то не так решило местное начальство и народ очень взволнован. В итоге, отправив делегацию, я около десяти вечера все же попал домой.
Выходные пролетели незаметно и очень спокойно. В понедельник в десять утра обычно была планерка у первого секретаря ЦК, где я докладывал о текущих событиях и планах на неделю, а по итогам доклада первый, как правило, "шерстил" начальников отделов. Перед началом планерки сообщили, что первый секретарь снова в ЦК партии и планерка будет у второго. Все, вздохнув с облегчением (второй обычно был мягок и обходителен), пошли заседать.
Начав планерку, второй сказал, что должен сделать заявление. Сказанные им слова навсегда врезались мне в память. Он сказал: "Вчера наши армянские товарищи, не дожидаясь 1 мая, вышли на демонстрацию протеста. Они требуют свободы и независимости". У нас всех шок, никто ничего не понимает. Вернее, мы все знали значения слов: "демонстрация протеста", "свобода", "независимость", но эти слова описывали обычно действия, происходящие где-то далеко за пределами нашей Родины. На вопрос, от кого требуют "независимость" был ответ еще более непонятный: "Сам не понял, кажется от нас!".
С этой фразы для меня и начался Нагорный Карабах.
Днем, дозвонившись до наших ребят в Степанакерте, я пытался выяснить, а что же происходит. Ответ у всех был однозначен: это какая-то провокация, кто-то сильно мутит воду, народ в большинстве своем не понимает, что происходит, но всех (армян) будоражат мысли о национальном самосознании, о возрождении великой Армении и самостоятельности НКАО. Наши работники также сообщили, что они постоянно находятся в гуще событий, среди митингующих, пытаясь образумить собравшихся и перевести диалог в конструктивное русло. При этом многие отмечали, что среди особо агрессивно митингующих было (со слов местных жителей) очень много приезжих.
Думаю, как дальше развивались события, не понаслышке знают многие из нас. Потом были столкновения в тогдашнем Кировабаде, кровавые события в Сумгайыте, которыми, как потом стало известно по результатам следственной группы депутатской-следственной комиссии Верховного Совета Республики, руководили из КГБ СССР, в частности, армянин по национальности Эдик Григорян возглавил преступную группу и устроил погромы в городе молодежи Азербайджана.
Сумгайытские события я вспоминаю с особой болью и горечью, ведь Сумгайыт — город моего детства. Здесь я вырос, окончил школу, стал спортсменом, а уж потом, поступив в институт, переехал в Баку. В Сумгайыте оставались мои родители.
Когда в городе начались спонтанные митинги протеста, у нас практически не было никакой объективной информации о событиях. Ведь никто в горкоме не сидел на телефонах, все были на митинге. Тогда, пытаясь получить хоть какую-то информацию, я по телефону попросил своего отца разузнать, что же происходит в городе. И вот в течение почти двух дней мой отец ходил на площадь Ленина, где в основном собирались митингующие, слушал народ и потом каждые два-три часа звонил мне и рассказывал о текущем моменте. Я делал отчеты и ходил с докладом то к первому, то ко второму секретарю ЦК.
По их вопросам я начал понимать, что имеющаяся у них официальная информация начинает расходиться с реальными событиями в городе.
Когда в Сумгайыте начались погромы, я, переживая за родителей, напросился в командировку в город и тут же с "радостью" получил направление и наказ регулярно всех информировать. Общественный транспорт из Баку в Сумгайыт уже не ходил, и я лишь благодаря знакомым из МВД с их помощью, на перекладных, в течение почти четырех часов добирался до города. Встречная дорога была забита машинами бегущих из города людей.
В город мы въехали практически вслед за введенными туда войсками. Когда я уже в потемках я добрался до горкома партии, он уже был окружен двумя рядами солдат, которые никого туда не пускали. Благодаря моему удостоверению мне удалось прорваться во внутрь, где я встретился с нашими городскими комсомольскими активистами. Я был поражен валявшейся в углу грудой обрезков арматуры и деревянных черенков от лопат. Как мне объяснили активисты, это то, что они отобрали у погромщиков. В дальнейшем я выяснил, что, когда городская милиция практически разбежалась, функцию по защите от погромщиков взял на себя городской комсомольский отряд ДНД (добровольной народной дружины). Эти ребята буквально спасли несколько десятков человек, отбив их от толпы и спрятав в здании горкома. В принципе, в Сумгайыте было немало героев и просто нормальных людей, кто защитил своих друзей и соседей-армян от провокаторов и погромщиков.
Через несколько дней после этих событий в город приехало все партийное начальство и начались "разборки", кто виноват. В течение дня были сняты со своих должностей первый секретарь горкома партии и председатель горисполкома. Вечером мне позвонили из ЦК и потребовали подготовить отчет о событиях в городе о безответственном поведении комсомольского актива, сообщив, что завтра днем планируется выездное заседание ЦК, где будет снят со своей должности секретарь горкома комсомола. На мои возражения, что комсомольцы были одни из тех, кто спасли город, мне ответили, что есть мнение партии, актив виноват, и все! Я ответил, что, по моему мнению, мы должны наградить комсомольский актив города и ДНД за стойкость и мужество и это я и напишу в записке, что в принципе потом и сделал. Но, как вы сами понимаете, мне было сказано, что "на личное мнение", не совпадающее с мнением партии, у нас не обращают внимания.
Все дальнейшие события в республике начали развиваться катастрофически, принеся боль и страдания практически всем нам, гражданам той большой и любимой страны. Потом были еще погромы, была площадь в Баку, были кровавые события и в НКАО, и вокруг него, было много еще боли и крови, было много беженцев и погибших.
Но хочу без прикрас отметить, что в тот период все ребята, что работали со мной в аппарате ЦК ЛКСМ Азербайджана, несмотря на должности, от первого до последнего, были все как одна семья и находясь на переднем крае тех событий, выполняли свой долг, защищали одних, уговаривали других, эвакуировали третьих, делали все, чтобы тот кровавый молох был остановлен. В аппарате ЦК в тот момент работали азербайджанцы и армяне, евреи, русские и представители еще ряда национальностей. Но ни в тот момент, никогда позже у нас не возникал вопрос, а какой ты национальности и что ты делаешь здесь. Возникал лишь вопрос, чем и как я могу помочь.
К сожалению, из-за тех событий многим из нас пришлось уехать, у кого не выдержали семьи, кому-то просто не нашлось места в той жизни. Но и сейчас, после стольких лет, когда я приезжаю в Баку и встречаю своих друзей, я чувствую себя дома и, несмотря на их высокие должности, ощущаю себя среди своих. Как-то пару лет назад на одной из встреч я обратился к своему знакомому комсомольцу, а теперь министру по имени отчеству, он тут же одернул меня, сказав: "Не обижай меня, мы ведь все как братья, называй меня только по имени".
Мне приятно, что у меня в Баку есть такие братья. Я люблю бывать в Баку, хотя это уже не мой дом и не мой город. И хотя он сейчас значительно краше, чем в годы нашей юности, я сожалею о старом Баку, о тех людях, что сегодня не с нами, о тех братских отношениях, что были среди его жителей, о том, что отобрала у нас эта ненависть, этот нагорно-карабахских конфликт. И я готов сделать все, чтобы вернуть мирное небо всем жителям республики, вернуть захваченные земли ее настоящим хозяевам, вернуть всех беженцев в их дома, а уж потом возможно забыть все и простить…
