Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета
Российское вмешательство в сирийский конфликт на стороне президента Асада вызывало разноречивую оценку в мире. Жесткая риторика в отношении действий Москвы прозвучала из уст президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана. Турецкий лидер назвал их неприемлемыми и ошибочными, а также пригрозил пересмотреть партнерство с Россией в сфере энергетики – то есть в той самой области, которая до сих пор была одним из приоритетов и для Москвы, и для Анкары.
Высказывания Эрдогана привлекли значительное внимание политиков и журналистов – прежде всего потому, что отношения лидеров Турции и России традиционно рассматриваются, как дружественные. Более того, и президент РФ, и глава Турецкой Республики не раз говорили о стратегическом характере двустороннего межгосударственного партнерства. Еще в июне нынешнего года Владимир Путин и Реджеп Эрдоган встречались в Баку на открытии Европейских игр, а в сентябре турецкий лидер принял участие в церемонии открытия отреставрированной Соборной мечети в Москве.
Можно ли говорить о том, что российское вмешательство в конфликт в Сирии спровоцировало острый кризис в отношениях Москвы и Анкары? И приобрела ли Россия нового геополитического оппонента – вдобавок к тем, которые уже имеются?
Думается, что при ответе на эти вопросы не стоит спешить с выводами.
Чечня, НАТО и ШОС
Прежде всего, отношения России и Турции развиваются не по линейке. Только за два с небольшим десятилетия, которые прошли после распада СССР, они пережили и резкие обострения, и значительные подъемы. Здесь мы можем вспомнить непростые времена первой чеченской кампании, когда Анкара прибегала к жесткой риторике в отношении действий Москвы, а также поощряла различные общественные движения северокавказских диаспор, и последующий взаимный отказ от использования друг против друга «сепаратистского оружия». Символично, что эта позиция была озвучена в самый разгар второй чеченской антисепаратистской кампании в ноябре 1999 года, во время официального визита тогдашнего премьер-министра Турции БюлентаЭджевита. К слову сказать, Россия столь же жестко и определенно отмежевалась от всяких связей с Рабочей партией Курдистана (которую Анкара считает террористической).
С конца 1990-х образ России как геополитического оппонента Турции (который был определяющим в годы холодной войны, не говоря уже о сюжетах исторического прошлого) существенно поблек. Он потерял значительную часть своего значения даже в тех политических и управленческих кругах, где национальная безопасность является темой первостепенной важности. Россия вышла в число самых крупных экономических партнеров Турции. Турецкая же республика помимо экономики видела в РФ определенный противовес США.
Несмотря на то, что эта страна является членом НАТО (и имеет вторую по численности армию в альянсе – после американской), она пытается вести собственную игру в различных регионах мира, будь то Ближний Восток, Кавказ, Балканы. Отсюда и интерес Анкары к ШОС, где она имеет статус партнера по диалогу. Ни одно другое государство НАТО не принимает участия в деятельности Шанхайской организации сотрудничества, претендующей на роль влиятельной евразийской интеграционной структуры.
"Геноцид", Карабах, энергетика
Однако это не означает, что в двусторонних отношениях до осени 2015 года все было тихо и безмятежно. У Москвы и Анкары были различные подходы к этнополитическим конфликтам на Южном Кавказе. Турецкие власти крайне настороженно относятся к российскому военному присутствию на территории Армении (военная база в Гюмри как раз находится вблизи границы этой республики с Турцией). Естественно, крайне негативно воспринимает Анкара и тот факт, что Москва официально признает "геноцид" армян. Кстати, после того, как в апреле 2015 года, во время своего визита в Ереван на траурную церемонию, посвященную трагедии армян Оттоманской империи, Владимир Путин использовал нежелательное для Турции определение событий столетней давности, Реджеп Эрдоган жестко отреагировал. Он призвал Москву сначала дать трактовку событиям в Крыму, а только потом браться за интерпретацию армяно-турецких отношений. Между тем, это не помешало ему впоследствии встретиться с Владимиром Путиным в Баку и в Москве, хотя и в апреле недостатка прогнозов относительно «полного разрыва» в отношениях Турции и РФ тоже не было.
Отличаются подходы РФ и Турции и по урегулированию нагорно-карабахского конфликта. Турецкий истеблишмент всецело поддерживает Баку, а у России более нюансированное отношение к армяно-азербайджанскому противостоянию. Сегодня статус-кво рассматривается Москвой, как наилучшая опция в условиях, когда конфликтующие стороны не готовы к компромиссу.
Анкара и Москва по-разному смотрят и на территориальную целостность Грузии. Здесь есть свои нюансы. Имея на своей территории и грузинскую, и абхазскую общину, Турция пытается выдерживать определенный баланс интересов и закрывает глаза на деловые контакты своих граждан абхазского происхождения с частично признанной республикой, а также с ее политической элитой. Но с формально-правовой точки зрения взгляды Анкары и Москвы на грузинскую территориальную целостность расходятся.
И хотя в энергетике РФ и Турция сделали немало, Россия никогда не была в большом восторге от проектов Баку – Тбилиси – Джейхан и Баку – Тбилиси – Эрзерум. С опасением Москва относится и к определенному интересу турецкой стороны к сюжету, который американцы называют «энергетическим плюрализмом» (то есть проектам по обеспечению Европы углеводородным сырьем без участия российских компаний).
Особой статьей в двухсторонних отношениях, начиная с прошлого года, стал Крым. Турецкий истеблишмент не может игнорировать своих особых контактов и с крымско-татарским движением, и влияния политиков, дипломатов, рядовых избирателей, которые в той или иной степени связаны с полуостровом (общая численность крымских выходцев и их потомков оценивается от 4 до 6 миллионов человек).
Об «арабской весне» и Сирии
И, наконец, Ближний Восток. У Москвы и Анкары с самого начала так называемой «арабской весны» было разное отношение к этому процессу. Если РФ восприняла события в Тунисе, Египте, Ливии и Сирии, как грандиозный передел всего Ближнего Востока, чреватый непредсказуемостью, нестабильностью и, прежде всего, растущей исламистской угрозой по направлению к постсоветскому пространству, то Турецкая Республика увидела в этом шанс на укрепление своего потенциала как региональной державы. Способной стать ключевым игроком на всем Ближнем Востоке.
По справедливому замечанию российского востоковеда Александра Сотниченко, «в 2011 году Эрдоган сделал ставку на сирийскую оппозицию, очевидно, предполагая, что режим Башара Асада вскоре падет, как и египетский Мубарака, тунисский Бен Али или ливийский Муаммара Каддафи». Однако надежды на быстрые и бескровные перемены не оправдались.
Так что противоречия по Сирии проявлялись в российско-турецких отношениях и до осени 2015 года. Сегодня, пожалуй, им придан дополнительный эмоциональный импульс. Однако это вовсе не означает, что двусторонние отношения необратимо испорчены. За два десятилетия после распада СССР и Анкара, и Москва не раз продемонстрировали примеры того, как достигать компромиссы через определенные «размены», и соглашаться на несогласие (как это было в ситуации с Арменией или тем же Ближним Востоком), и снижать накал риторики (история с поставками российского оружия на Кипр).
И последнее (по порядку, но не по важности). Отношения двух евразийских держав развиваются не в вакууме. На них будут оказывать влияния многие фоновые факторы. Среди них и динамика отношений Запада и России, России и монархий залива (прежде всего Саудовской Аравии), США и Ирана вокруг сирийского конфликта и ситуации на Ближнем Востоке в целом.
Отношения двух стран проходят очередной сложный тест. Но точка в них, конечно же, не будет поставлена.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
