Александра Зуева, Sputnik Азербайджан
В современном быстро развивающемся мире стресс стал неотъемлемой частью жизни человека. И если на Западе с ним пытаются справляться посредством в том числе и посещения психолога, то в странах постсоветского пространства такая практика, мягко говоря, не популярна. О том, почему так происходит, Sputnik Азербайджан побеседовал с заместителем декана факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики (ВШЭ), в прошлом практикующим психологом, Дмитрием Шелухиным.
Дополнительные роли друзей
— На Западе очень популярна психотерапия. Есть даже шутка, что в Америке у каждого хорошего психолога есть свой хороший психолог. Почему же у людей на постсоветском пространстве поход к подобным специалистам вызывает страх? И может ли ситуация измениться со временем к лучшему?
— Когда мы говорим о психологе, мы подразумеваем, что в широком круге проблем он может быть полезен человеку-клиенту. И по логике понятно — человек-клиент ожидает, что получит от "своего" психолога необходимую помощь, решение своей проблемы.
В некотором смысле здесь можно провести параллели с религией, когда ты приходишь, скажем, к духовному наставнику, чтобы излить душу, поделиться своими проблемами, "очиститься", и получаешь взамен наставления или покаяние. В большинстве религий такая "опция" наличествует, так что прообразом психологической помощи во многом является таинство исповеди.
Но дело в том, что на постсоветском пространстве определенное давление на развитие практической психологии, психотерапии оказывают традиции прошлого, через ранее сформированные модели поведения. Так, демонстрация и обсуждение личных проблем, переживаний с другими людьми в те времена не были в почете. Сам жизненный уклад советского человека не способствовал тому, чтобы иметь некое место, куда можно прийти и высказаться, выплакаться. Как следствие, возникали такие феномены, как "эффект попутчика". Поэтому "друзья" в советской традиции имеют дополнительные роли, не представленные как норма в западном обществе.
Во многом вокруг того, о чем я говорю, и формировались ожидания от психолога. Вот ты приходишь к психологу, а он рассказывает тебе, как жить, советует, как поступить, что лучше делать. Он — друг и советчик. Но, согласитесь, такие друзья и советчики у большинства из нас и так есть, зачем нам еще и психолог? Только потому, что он имеет специальное образование и, как что скажет, так сразу и счастья привалит? Конечно же это не так, а значит, возникает вопрос — а зачем он вообще нужен?
Кстати, в 90-е годы психологов начали готовить в стольких вузах, что удивительно, где они находили столько учителей для их обучения.
А что касается психологов на Западе, у которых есть свои психологи, то это нормальная практика. У нас то же самое. Только вот наши психологи, которые обучают молодое поколение, тоже в СССР родились, но всем так прямо об этом не скажут.
Подумывающий о самоубийстве
— Вы работали с людьми после попыток совершения ими самоубийства. Скажите, если бы они вовремя обратились за помощью к психологу, критических последствий можно было бы избежать?
— И да, и нет. Причины свести счеты с жизнью у всех людей разные. Для кого-то самоубийство может быть единственным видимым выходом из сложной ситуации, а для кого-то — способом привлечь внимание, но никак не желанием себя убить. Например, в выражении "свести счеты с жизнью" нет информации о том, что человек хочет лишить себя жизни. Нет — только свести счеты! То есть отомстить, самовыразиться, именно так продемонстрировать свою обиду всем сразу или кому-то одному.
И, допустим, один человек, подумывающий о самоубийстве, может быть готовым к консультации с психологом, мечтать о встрече с тем, кто поможет ему избежать фатального исхода. А другой держит свои намерения в секрете, во избежание того, что кто-то может лишить его свободного, но ужасного выбора — выбора самоуничтожения. И такой выбор с этической точки зрения так же ужасен, как уничтожение любой жизни. Тут различий никаких нет.
При этом, как бы странно это ни звучало, но если мы принимаем свободу выбора как одно из самых главных достояний человека, то свободу лишения себя жизни мы тоже должны принимать. Иначе свобода выбора перестает быть свободой. Поэтому право на самоубийство — это этический тупик. Но для близких тех, кто совершил самоубийство, кроме горя, этот его выбор ничего не приносит. И в этом ответственность суицидника — горе родных, друзей он не вылечит, боль от потери не смягчит, так как его уже нет. Вот это ужасно.
Другой вопрос – осознает ли человек в этот период своей жизни, на что именно он идет? Как правило, в ситуациях, когда человек находится в депрессивном состоянии, спектр мировосприятия существенно сужается. Это ведет к тому, что человек в этом состоянии может совершить такой поступок, который в нормальном состоянии никогда бы не совершил. И в этой ситуации решающую роль играют семья человека, друзья, окружение. Тут-то мы и сталкиваемся с проблемой, что у нас в обществе нет опыта обращения к психологам. Пойдет ли такой человек к психологу сам? Может быть, но вероятность невелика. Да и психологов-терапевтов с высокой квалификацией у нас недостаточно, и спроса тоже мало. Поэтому психотерапевтические практики не имеют экстенсивного развития.
Дело не в гомосексуализме — просто мир вокруг ужасен
— Случается, что к мысли о самоубийстве приходят люди нетрадиционной сексуальной ориентации, которые подвергаются давлению как в обществе, так и в собственных семьях. Можно ли оказать им какую-то реальную психологическую помощь?
— Гомосексуализм – это ориентация, которая присутствовала в человеческом обществе всегда. При этом, в разных культурах к нему относились и относятся по-разному, так как традиции везде разные. Но то, что сейчас происходит во многих странах — это размывание сложившихся традиций и искусственное насаждение новых, ранее не существовавших. Такие социальные эксперименты опасны, так как экспериментаторы делают это ради желаемых ими последствий, по моему мнению, разрушительных.
Россия, к примеру, проводит в этом вопросе очень взвешенную политику. Никто никого не заставляет выбирать ориентацию, но при этом ценность семьи воспринимается как базовая. Семья для нас важна, семья – это брак между мужчиной и женщиной. При этом, если ты разделяешь другие ценности, в которых нет семьи в привычном понимании, то, будь добр, никого другого к этому не принуждай, не хвались этим и не занимайся продвижением своих ценностей среди подрастающего поколения.
Что же до самоубийств среди геев и лесбиянок, то я скажу так: если человек собирается покончить жизнь самоубийством только потому, что на него оказывается давление из-за его нетрадиционной ориентации, то тут стоит понимать, что в другой сложной ситуации суицидник, вне зависимости от сексуальной ориентации, также найдет причину задать себе вопрос – быть или не быть, убить себя или пожить еще сто лет?
К примеру, сегодня какой-то человек, после обращения к психологу, решит, что не стоит кончать жизнь самоубийством (неважно из-за чего — давления сверстников, родителей, неразделенной любви, притеснений из-за гомосексуализма), а через месяц на него начнут оказывать давление игроки футбольной секции, потому что он плохо пинает мяч левой ногой. И он опять придет к психологу и скажет – я испытываю такое состояние и теперь точно хочу покончить с собой из-за этого. Предрасположенность к суицидальному поведению и гомосексуализм не связаны. Кто-то лишен зрения, кто-то парализован, думаю, им точно не легче живется, так ведь?
Очень важно понимать, что причинно-следственные связи всегда очень индивидуальны. И если человек допускает мысль о самоубийстве, то факторов, которые способны привести к этому, может быть много. Вопрос — в допустимых личностью формах реагирования на стрессогенные факторы, типе его нервной системы и ее стабильности. В животном мире человек — лидер по самоубийствам, и это неспроста, дает о себе знать такая социальная надстройка, как личность.
Но если все же говорить про психологическую помощь гомосексуалисту-суициднику, то в целом тема нетрадиционной ориентации — очень эмоционально насыщенная. И, по моему мнению, специалист-психолог, работая с таким человеком, должен помочь ему пройти путь к осознанию того, что дело не в гомосексуализме, что мир вокруг него ужасен не только и даже не столько из-за личных сексуальных особенностей, а из-за другого. Должен донести до него, что есть и другие причины, которые приводят его к мыслям о суициде, не явные, и часто скрытые глубоко под покрывалом цензуры нашей психики.
Также важным для клиента может быть понимание и принятие того, что менять общество вокруг – это важно, но готов ли он ценой своей жизни менять общество? Или, может быть, ему стоит выбрать то место, где он будет радоваться жизни, будет счастлив, найдет людей, близких по взглядам?
Если ты живешь у атомного реактора и просишь психолога сделать так, чтобы на тебя не действовала радиация, психолог тут будет неэффективен. А если ты приходишь и просишь помочь тебе принять решение жить там, где будет меньше радиации, но есть субъективные ограничения, – это будет уже более предметный разговор.
Но в работе с несовершеннолетними другая история. Когда к психологу приходит подросток и рассказывает о проблемах, которые он испытывает из-за своих личных особенностей, тут важно понять — знают или же догадываются ли о его ориентации родители, и являются ли близкие главной причиной его страхов? Случается, что подросток не боится, что его друзья будут знать о его гомосексуализме, но просто не может себе представить, что об этом узнают родители.
И в данном случае психолог может сыграть роль расширяющего сознание, дать возможность подростку принять себя таким, какой он есть. Это сложный процесс, но это принятие позволяет немного по-другому переживать невзгоды, негатив общества и даже неприятие семьи. В этот момент очень важно работать с самооценкой подростка. Возможно, это станет основой более открытых отношений с родителями. Путь к принятию друг друга такими, какие мы есть, не прост.
Если ты для ребенка не лидер
— В последнее время часто говорят и пишут про так называемые "группы смерти" ВКонтакте. Как от этого защитить детей? И почему дети попадаются на эти вещи?
— Если ребенок чувствует себя брошенным или испытывает недостаток внимания в семье, он рано или поздно может столкнуться с какими-то третьими лицами, управляющими такими проектами, как группы смерти. И в такой ситуации интрига, желание проверить себя, понять, как далеко он способен зайти, может стать основным мотивом для несовершеннолетнего, двигающей силой ответить на письмо, вступить в переписку, выполнить первое задание куратора.
Что же до того, как от этого уберечь, считаю, что стоит как можно раньше устанавливать родительский контроль за использованием сети несовершеннолетним. Чем раньше, тем больше шансов договориться с ребенком и соблюдать конвенцию многие годы.
Ключевым тут является слово договориться. При этом он не должен чувствовать давления. Он должен заключить с родителем некий договор о принятии определенных форм воспитания, включающих установленные формы контроля. За этим канцелярским языком лежит простая истина — быть рядом со своим ребенком, быть понятным ему и в мягкости, и в строгости.
Ребенок должен понять и принять родительский контроль, как свое благо, как проявление любви и заботы. А родительские действия должны в первую очередь быть направлены на упреждение рисков, а не на тотальный контроль, давление, высказывание мнения в режиме монолога. Это возможно только через диалог с ребенком, а он возникает не сразу, здесь надо постараться и потратить немало времени!
Родителю необходимо учиться задавать ребенку открытые вопросы, а также учить себя интересоваться тем, чем он интересуется. Например, слушать с ним одну музыку, или хотя бы понимать разницу между тем или иным музыкальным направлением. Необходимо знать язык ребенка, знать ту среду, в которой он общается и какими словами он пользуется. Его язык — маркеры, благодаря которым родитель понимает, о чем идет речь, понимает, где его ребенок, а ребенок, в свою очередь, лучше слышит, понимает, что его понимают, если с ним говорят на понятном ему языке.
Необходимо подписаться на те социальные группы, на которые подписан ребенок. Знать его друзей, приглашать их домой. Давать им возможность потусоваться дома.
Более того, мамы и папы должны уметь говорить с ребенком на темы менструации, вторичных половых признаков созревания, даже прыщах. Ведь банальные прыщи могут стать очень большой проблемой для подростка, над которым из-за этого могут издеваться в классе. Ребенку нужно привести примеры из своей жизни, рассказать истории, смешные, разные. Мой вам совет — принимайте своего ребенка и помогайте ему принять себя, свои физиологические изменения, избавляйте его от пустых страхов, делитесь сокровенным.
Кроме этого, родителям важно знать и лидера или лидеров мнения своего ребенка. Если это не вы, то не обижайтесь, а просто примите это. Найдите этого лидера, пообщайтесь с ним, он для вас ресурс и ключ. Поговорите со своим ребенком о том, каким должен быть родитель-пример. Подумайте вместе с ребенком, как вы можете улучшить себя, а он — себя. Показывайте конструктивные примеры. Будьте готовыми услышать от своего ребенка любой вопрос по любой ситуации. Нельзя говорить ему в ответ – "это ужасно", надо разбираться с ним в ситуации.
Если вы узнали о проблемах вашего ребенка, не нужно начинать вдруг резко "любить" его, покупать iPhone и дарить все блага мира. Все это в таких ситуациях не помогает, наоборот, делает положение картинным, неестественным.
Особенности и ограничения могут стать преимуществом
— Горячие линии для детей с проблемами в семье на постсоветском пространстве почти не работают. Почему все это до сих пор нормально не задействовано?
— А как они должны работать? Они работают, как могут. Решают задачу в том объеме, в котором общество готово к ним обращаться. Тут можно говорить только о том, что может помочь повысить эффективность их работы и можем ли мы это сделать сами.
Горячие линии могут быть хорошей скорой помощью в критических ситуациях. Отлично, когда на скале есть много выступов, за которые можно зацепиться. Горячая линия – это и есть один из таких выступов.
Это не панацея, это очень ограниченный в своих коммуникационных возможностях ресурс, хотя он может в определенных ситуациях быть полезным. Но дело в том, что я не видел ни одного нормального социального ролика, который правильно позиционирует такие возможности. Я не видел ни одной качественной профилактической истории в образовательном учреждении, когда бы, в моем понимании, горячая линия правильно позиционировалась.
Как правило, работа на горячей линии невысокооплачиваемая. И тут в первую очередь нужно сделать так, чтобы эта работа стала востребована государством и обществом. Чтобы люди, которые там работают, понимали, что то, что они делают, важно другим.
Я, например, за то, чтобы такие службы разных ведомств, общественных организаций были более консолидированными, а работающие там люди – высочайшими профессионалами.
Они должны уметь выстраивать быстрые, эффективные, доверительные и уважительные отношения с клиентом, для них должны быть разработаны удобные вспомогательные электронные системы, которые с помощью эффективных скриптов могли бы помочь оператору-специалисту оперативно идентифицировать проблему, с которой к нему обратились и открыть необходимый алгоритм.
А если добавить к этому персональный высокий уровень подготовки специалиста, то спектр проблем, в которых он сможет оказать высококвалифицированную помощь, будет очень широким. И тут особенности и ограничения телефонного разговора могут стать его преимуществом.