Марат Касем: вся моя жизнь — череда случайностей

БАКУ, 3 фев - Sputnik. В большом интервью, которое Марат Касем пару месяцев назад дал корпоративному изданию медиагруппы "Россия сегодня", он подробно рассказал о детстве, семье, увлечениях, долгом пути к профессии, а также о роли случайностей в судьбе.

— Вся моя жизнь — череда случайностей. Я и родился-то, можно сказать, случайно. Это романтическая история моих родителей.

Мой отец — араб из Йемена. Он моряк и в конце 80-х годов десять месяцев служил по обмену опытом на военной базе в советской Риге. Однажды на танцах он познакомился с моей матерью — и у них завязались отношения.

Пришло время отцу уезжать, и мама полетела его провожать в Москву, потому что из Риги не было рейсов в Сану, столицу Йемена. Пока ждали рейс, в служебной гостинице недалеко от метро "Орехово" меня и зачали.

После моего рождения мама писала письма отцу об этом событии в его родную деревню. Но в Йемене шла война, отец был военный и участвовал в боевых действиях, а его деревню сожгли. В результате мы не могли с ним никак связаться. Один раз он неожиданно позвонил, успел узнать, что у него есть сын, — и связь оборвалась…

Спустя десять лет деревню отца восстановили, и однажды он приехал туда за какими-то документами. В мечети — в небольших деревнях она еще и паспортный стол, и администрация, и почта — ему отдали кипу писем из Латвии. Там был наш телефон, и он позвонил.

Я снял трубку и услышал на русском с акцентом: "Это твой отец, привет! Дай телефон маме, я очень хочу с ней поговорить и все объяснить". Я ответил: "Такой возможности уже нет: она умерла". И около десяти минут он просто плакал в трубку.

Мама умерла от неизлечимой болезни, когда мне было 11 лет. Она работала на трикотажном комбинате. Станки, смена более 12 часов — и организм не выдержал… У нее было хорошее образование: она окончила экономический специалитет Рижского политехнического института. Но случился развал Советского Союза, она получила паспорт негражданина и не знала хорошо латышский язык, поэтому вынужденно пошла трудиться на трикотажный завод.

— Когда я еще не родился и родные думали, как меня назвать, то хотели сначала записать на фамилию моего деда — Колтаков, а имя дать Евдоким. Посмотрите на меня: ну какой я Евдоким Колтаков?

Но в результате назвали Маратом. И знаете почему? Моя бабушка была убежденной коммунисткой. Ей нравились революционеры, ей нравился Жан-Поль Марат. И она настояла, чтобы меня назвали Маратом.

До 19 лет я был Силкин — это фамилия первого мужа моей матери. Школу оканчивал как Силкинс Маратс — так меня знают многие люди в Латвии. А после того как отец официально признал меня своим сыном, я стал Касемом. Признаюсь, я мечтал об этой фамилии. И даже в паспорте, когда я еще был Силкин, поставил подпись — Касем. Хулиганство, да. Но это был своеобразный протест.

Кстати, теперь я свое имя пишу на русский манер, без прибалтийского окончания "с", и вполне официально. Когда я получал свою первую российскую визу, то написал в заявлении: "Просьба меня указывать без буквы "с", так как я себя считаю русским человеком". И мне это позволили сделать.

— Впервые мы с отцом встретились, когда мне было 16 лет. Он пригласил меня в гости, но не в Йемен (там опять шла война, такой национальный "вид спорта"), а в Дубай. В эту поездку я отправился из Риги совсем один. Несколько дней там ждал отца, у которого как раз накануне случилось ЧП на корабле, и он не мог выйти на берег. А на третий день он приехал.

Очень хорошо помню этот момент. Стук в дверь, я посмотрел в дверной глазок — стоит мой отец. И у меня возникло вдруг чувство тревоги, потому что сейчас за дверью начинается, по сути, новая жизнь. Да, это человек, который участвовал в твоем создании, но ты его абсолютно не знаешь, ты его никогда не видел в жизни. Фотографии были, но я его не чувствовал даже на подсознательном уровне.

Не сразу, но открыл дверь настежь, мы обнялись. Отец плакал, а я был в шоке, а когда я в шоке, никогда не плачу и никак не реагирую эмоционально. Я все-таки был воспитан в Латвии, у меня нордический характер.

Мы с ним пообщались, он сразу сказал, что хочет быть моим другом в большей степени, чем отцом. И правда, у нас сложились дружеские отношения. Мы можем обсуждать с ним все что угодно.

Мне никогда не доводилось видеть родителей вместе, только на фотографии. В одну часть своей жизни я видел одного родителя, в другую часть — сейчас уже можно сказать, что в большую, — другого.

— В 2009 году отец приехал в Латвию, это событие сильно повлияло на мою жизнь. И не могу сказать, что позитивно…

После школы я поступил на бюджетное обучение факультета политологии Латвийского университета, когда окончил первый курс, в Ригу приехал отец. Движимый ностальгическими настроениями, он захотел посетить место своей службы. А там была уже не военная база, а морская академия. Отец походил, посмотрел и сказал: "Давай ты будешь учиться здесь. Политология — это не профессия для мужчины".

Я поддался влиянию отца и согласился. К тому же я был послушным мальчиком с воспитанием бабушки и дедушки. А отец, в свою очередь, согласился оплачивать мое обучение.

Пришлось уйти из Латвийского университета и поступить опять на первый курс, но уже морской академии по профессии диспетчера порта, так как я совсем не хотел ходить в долгие морские рейсы. Мне пошили морскую форму с именем и фамилией Marats Kasems, и начались мои курсантские будни.

Полгода я маршировал на плацу и учился морским дисциплинам на латышском языке. Но второй семестр отец не оплатил, а на звонки по телефону не отвечал. У бабушки с дедушкой таких денег, конечно же, не было. Я пытался сам заработать — но это была все же очень большая сумма. На академии был вынужденно поставлен крест.

Стал думать, что делать дальше. Мои одноклассники уже окончили два курса, а я все первый курс не преодолею. У меня начинал зарождаться комплекс неполноценности… Знаете, я ведь в три года уже писал и читал. В четыре был записан в библиотеку (правда, под дедушкиной фамилией, потому что мне не выдавали читательский билет), а в пять лет меня хотели отдать в школу, но не взяли, пошел в шесть.

Надо было идти учиться куда-то опять, но только на бюджет: денег в пенсионерской семье не было, отец пропал. И я вынужденно выбрал экономический факультет елгавского сельскохозяйственного университета. Меня взяли сразу, выписали стипендию, хорошую по тем временам — 150 долларов. Стал учиться опять на первом курсе, ежедневно полтора часа из Саласпилса в Елгаву в одну сторону, полтора — в другую. Это по московским меркам ерунда, а в Латвии — огромное расстояние. Ну ничего, молодой был.

Там все было ровно: ребята обучались простые, деревенские, не было столько пафоса, как в Латвийском университете, и "армейщины", как в морской академии. Но о-о-очень скучно.

Однажды я сижу на занятии по аграрному делу и слушаю лекцию о том, какие виды навоза для какой почвы лучше подходят. Преподаватель хвастается, что может по запаху отличить, какой навоз будет благоприятен для определенного вида земли. И вдруг я отчетливо понимаю, что это кошмар, если этим придется всю жизнь заниматься. И так стало горько на душе. Решил уйти и сделать перерыв в обучении, поработать годик — а там видно будет.

— Летом того же года моя бабушка увидела в газете объявление о наборе абитуриентов на учебу в России по линии "Русского общества Латвии" и предложила мне поучаствовать. До конца приема документов оставался один день, но я все же поехал в российское посольство в Ригу. На месте оказалось, что все не так просто, как думалось. Нужно было привезти массу документов, с переводом на русский язык и заверением нотариуса. И все — завтра до конца дня!

Но я упрямый парень. Каким-то чудом смог все собрать, уговорить нотариуса сделать мне перевод и юридическое заверение за несколько часов и на следующий день поехал в Ригу опять.

А в августе мне позвонили из посольства и поздравили с поступлением в РУДН на бюджет на кафедру политического анализа и управления. Круг замкнулся. Так, в 21 год я опять пошел на свой четвертый первый курс.

Я хорошо окончил первый семестр, потому что тот единственный год в Латвийском университете оказался очень хорошим фундаментом. А после первой январской сессии умерла бабушка… Отец далеко — редкий собеседник и не помощник. И все девять лет, что я учился на бакалавриате, в магистратуре и аспирантуре, содержал себя сам, потому что всегда работал параллельно с учебой в университете.

— В 2013 году предложили поехать волонтером гуманитарной миссии в Сирию. И я полетел. Нет, было не страшно. Ну да, взрывы были…

И несколько лет параллельно с учебой я работал в бюро переводов. У меня была специализация — я занимался устным переводом для заключенных и рецидивистов во время допросов и судебных заседаний. По закону гражданам Латвии были обязаны предоставить переводчика во время допроса и суда, иначе они могли бы опротестовать приговор.

Публика была разная: маньяки, насильники, наркокурьеры… Угрозы мне от "подопечных", бывало, поступали: "Я вот выйду, ты меня попомнишь" — и так далее. Порой приходилось их усмирять — словом, конечно, но на повышенных тонах. Иногда разговор вообще переходил на блатной жаргон. Есть ли в латышском языке своя ненормативная лексика? В основном нет: они используют классический русский блатной жаргон (он же феня).

Мне было тяжело по несколько раз в неделю находиться и общаться с этим контингентом. Я же к ним в камеры спускался, не вылезал из судов. Психологически испытывал постоянный стресс, потому что, несмотря на нордический характер (улыбается), я человек более чем впечатлительный, эмоциональный. Поэтому очень хотелось оттуда поскорее уйти, но нужно было на что-то жить. И тут новая случайность…

— Я учусь в магистратуре, и у меня рождественские каникулы. Сижу ем кебаб в Берлине с друзьями-индийцами. Листаю ленту одной соцсети, там есть группа "Латыши в Москве". Пишут какую-то ахинею: кто поедет в Ригу, у кого есть место, привезите шоколадку. И вдруг: "Требуется человек со знанием латышского языка для работы в московском мультимедийном проекте". Думаю: интересно, зачем им нужен человек со знанием латышского в Москве?

Вечером написал и получаю ответ — приходите послезавтра на собеседование. Отвечаю, что послезавтра не смогу быть в Москве, потому что сейчас в Берлине. Как бы не совсем близко сейчас от Москвы. Нет, говорят, приходите послезавтра или вообще можете не приходить. Недолго думая, рванул в Москву, сократив свои каникулы в Берлине на неделю.

На собеседовании рассказал, что когда-то занимался в Риге журналистикой: на радио "Пик" был ведущим, еще писал тексты для портала Focus и других латвийских изданий. Это было скорее мое хобби. И меня взяли на позицию продюсера. А через месяц я стал ведущим. Причем никак этого не добивался. Я же Рыба по знаку зодиака, поэтому плыву по течению, плыву и плыву. Как плот… Просто неожиданно случился форс-мажор, нужно было оперативно кого-то выводить в эфир.

А пять лет назад мне предложили возглавить Sputnik Литва. Но работать в эфире я продолжаю, за что очень благодарен моим руководителям — они всегда предоставляли мне возможности для самореализации.

— Работа в любом эфире — это, безусловно, самое большое удовольствие в жизни, которое я испытывал. Фантастическое ощущение, нирвана, для которой я все готов отдать, чтобы в ней пребывать до сих пор. Здесь я такой безусловно "творческий коррупционер", потому что использую свое служебное положение для получения творческого удовольствия.

Но за любое удовольствие нужно платить. Когда выходишь после эфира, чувствуешь себя как выжатый лимон. Час прямого эфира — это такой Оракул черный, который из тебя все вытягивает. Вам кажется, час посидеть, поговорить — это довольно просто? Нет, напряжение очень сильное. Потому что ты должен чувствовать собеседника — и эта сильная эмоциональная связь запрашивает у тебя жизненные ресурсы. Чтобы это выглядело органично и гармонично для тех людей, которые будут вас слушать.

***

— Очень хороший вопрос… Я, наверное, гражданин мира. Говорю не про космополитизм какой-то, а про мое личное ощущение.

Моя родина — это Латвия, сто процентов. От слова "родиться" — я же там родился. Но есть понятие "Отчизна", или "Отечество". Вот Отечество мое — это Россия. Она мне очень много дала, здесь я встретил самых лучших друзей. Здесь у меня были яркие романтические чувства. Здесь любимая работа. Здесь все самое лучшее, что происходит в моей жизни.

Если говорить о национальности — я не латыш, хотя и гражданин Латвии. По ощущениям я не могу сказать однозначно, что я русский, хотя вижу сны на русском языке. Я не чувствую себя арабом, хотя во мне половина этой крови. Какой я араб? Я не вырос в этой культуре, не знаю их языка, у меня другое вероисповедание.

Не знаю, как ответить на этот вопрос. Потому что себя не ощущаю ни одной из тех национальностей, которые существуют в мире на данный момент. Может быть, когда-нибудь будут полунациональности? Тогда я смогу себя причислить к кому-то. Это, наверное, вопрос, на который в конце своей жизни, может быть, отвечу.

— Да, меня крестили в 1994 году в Оптиной пустыни, в монастыре.

— О нет, я ленивый. У меня нет никакой цели, есть только мечты. И никогда они не были связаны с материальными вопросами. Например, мне хочется, чтобы вся страна вставала в восемь утра по средам, включала радио Sputnik и слушала наши программы. Хочется, чтобы сайт Sputnik Литва ежедневно читали 90 процентов населения Литвы, а в телеграм-канале был миллион подписчиков. Вот есть такие мечты, да. Мечты об успешности твоего продукта.

Иногда в моей жизни возникают точки бифуркации, смены установившегося режима работы, после которых неизвестно, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие моей судьбы. В такие моменты я просто говорю высшим материям: "Боже, я доверяю тебе свою жизнь, доверяю тебе свою дальнейшую карьеру. Не прошу у тебя что-то, а тебе доверяю ее". Надо говорить это искренне, от чистого сердца. И все разрешается как-то…

— И в первый, и во второй раз это было сознательно. Меня растили бабушка с дедушкой, с утра до вечера по телевизору — программы новостные. Все дети мультики смотрят, а я — какие-нибудь "Вести" или, там, "Новости на ОРТ".

Вот такой пример: 1999 год, мне девять лет, я оканчиваю четвертый класс. Кто еще в классе мог всем объяснить и рассказать, что такое "разворот над Атлантикой" Примакова и с чем это было связано? А я мог.

— Даю четкий и быстрый ответ: водителем автобуса номер 6317 Рига — Саласпилс. Я все детство хотел ездить именно по этому маршруту, который развозит людей из маленького Саласпилса на работу в столицу. А потом они, уставшие, возвращаются с работы домой. И ты их везешь назад. И выдавать им билетики, какие-то талончики. Я в детстве все время играл с рулем и мечтал стать водителем, но не получилось. Прав нет даже на автомобиль до сих пор, поэтому на автобус никто меня не допустит. (Грустит.) Вот и приходится работать журналистом…

Если я стану очень богатым, то куплю себе свой автобус. И буду бесплатно возить людей из Риги в Саласпилс и обратно. Билетики буду просто так выдавать, со своими автографами. Вот так будет.

— А еще политологу нужны определенные качества. Например, выработка памяти. И этому очень способствовало мое музыкальное образование. Я окончил музыкальную школу по классу фортепьяно, одно время мне прочили музыкальную карьеру: колледж, потом музыкальная академия. Но я изменил музыке с политологией. (Улыбается.)

— В Латвии стоит мое пианино, я его периодически реставрирую и, когда приезжаю, играю. А в Москве играю очень редко — при случае. Например, в крупных торговых центрах по просьбе друзей, когда приходим туда за покупками. Знаете, иногда в их лобби стоят синтезаторы для желающих. Исполняю в основном классические произведения.

— Классическая музыка — мой фаворит. Мне очень нравятся симфонические оркестры, я могу их слушать часами. Еду на работу или с работы и слушаю концерт какой-нибудь в наушниках.

Еще люблю ретро 80-90-х годов — и советские песни, и зарубежные. Ну и отечественный полушансон.

— Периодически — не всегда удается. Люблю историческую литературу, автобиографии, мемуары. И только в бумажном формате. Можете называть меня старомодным, но я считаю, что с книгой для полного удовольствия нужно обязательно установить тактильный контакт. Это как знакомство с девушкой: ты можешь общаться с ней по интернету, а можешь назначить свидание и встретиться. Понимаете разницу?

— В детстве футбол был вторым телевизионным жанром, кроме политики, который я смотрел уже с четырех лет. Но заниматься футболом мне поначалу не давали: "Пальцы… Не дай бог, что-то с ними случится, это ни в коем случае нельзя, это запрещено". И мне приходилось тайком играть с ребятами во дворе. А когда окончил музыкальную школу, это уже стало моим большим хобби.

Когда-то в Латвии я получил тренерскую лицензию категории С, которая позволяла мне тренировать детей до 14 лет.

А в Москве собрал студентов из Латвии — и мы организовали команду "Турайда", которая восемь лет играла в Любительской футбольной лиге. Но главное — я профессиональный арбитр и был самым молодым судьей республики по этому виду спорта. До переезда обслуживал игры высшей лиги страны по мини-футболу и первой лиги по большому футболу. Вообще, для меня "ногомяч" — занятие, которое помогает на сто процентов отвлечься от бытовых проблем и сменить обстановку.

— У отца всего 13 детей. Я первый — и еще 12. Продолжая тему семьи, хочу сказать важную для меня вещь. Вот вы говорите про близких, а мне хочется ответить: да, у меня нет близких, нет семьи. Но сейчас я большую часть времени провожу в агентстве — кто тогда для меня более близкий? Фактически это моя семья. Другой у меня нет. И я сюда хочу возвращаться всегда. Когда я уезжаю домой, в Латвию, сразу начинаю скучать — скорее бы вернуться.

— Помогает, потому что юмор — это скорость и острота мысли. Самое важное, что должно быть у журналиста. В эфире — мгновенно перестроиться, за что-то ухватиться, что уже уносится мимо тебя, оттянуть его назад, пощекотать и дальше отпустить. Даже серьезные ситуации иногда можно и нужно разбавлять юмором, чтобы это легче усваивалось публикой.

В текстах тоже, конечно. Текст очень легко читается, когда человек с иронией о чем-то пишет. К сожалению, в последнее время это редко встречается.

Чувство юмора, скорее всего, досталось мне по наследству, потому что ничего более существенного наша семья не могла мне оставить. Вот оставила чувство юмора. Дедушка у меня такой же был.

— Открою тайну: я уже на пенсии. По латвийским законам я с 16 лет получаю пенсию по потере кормильца. Поэтому я — работающий пенсионер. Но пенсия в Латвии небольшая, на нее одну прожить невозможно. Поэтому вынужден подрабатывать. (Улыбается.)

Как пенсионер, я могу в любой момент закончить работать и заняться тем, о чем мечтаю. Когда пойму по самооценке уровня работоспособности мозга и мышления, что все, пора на покой…

Я хотел бы прожить финальный период жизни в Латвии — это прекрасная страна для пенсионеров, особенно тех, у которых есть деньги. Там нет такой молодой энергии, как в Москве. Чем буду заниматься? Ну вы же помните — водить автобус номер 6317 Рига — Саласпилс! Надо только успеть права получить к этому времени.