В частности, еще и от этого все потуги заставить отказаться от 9 Мая остались покушениями с негодными средствами, пишет колумнист РИА Новости.
Будет так и в этом году, хотя до Победы еще далеко. Когда весь мир, называющий себя цивилизованным, против нас, путь к Победе будет и долгим, и нелегким.
Но миром кончаются войны, и нынешняя кампания — не исключение. И как будет выглядеть наступивший мир, что нас ждет в шесть часов вечера после войны?
Обыкновенно на это отвечают рассуждениями о существенных контурах нового миропорядка, имеющего установиться на военных развалинах. Новые ценности, новые правила игры, новые союзные конфигурации.
То есть что-то будет новое, даже много нового, ибо старое обанкротилось и продолжает банкротиться с превеликим треском, и тем не менее новое — это хорошо забытое старое.
Вестфальский мир 1648 года установил деидеологизированную внешнюю политику, основанную не на вере, а на суверенитете. И просуществовавшую в Европе полтора века. Покуда в Париже не провозгласили идеологию свободы, равенства и братства, после чего старый континент двадцать лет умывался кровью.
На развалинах парижской идеологии состоялся Венский конгресс 1814-15 годов, даровавший миру довольно надежные правила игры. Пентархия великих держав обеспечивала более или менее благозвучный европейский концерт, продолжавшийся целый век. Он кончился в августе 1914-го, когда старая Европа совершила коллективное самоубийство.
Версальская мирная конференция 1918-19 годов была наименее удачным из нормоустанавливающих мероприятий. Нормы Версаля просуществовали всего двадцать лет (в реальности даже меньше).
А в феврале 1945 года "большая тройка" собралась в Ялте. Сегодня мы знаем точно, сколько лет было отведено Ялтинской системе — семьдесят семь. Она и раньше скрипела и дряхлела, но у нас на глазах умерла, и в шесть часов вечера надо будет что-то создавать новое.
В результате того, что было учинено за последние месяцы, восстановлению она не подлежит. Хотя бы потому, что державы Запада показали себя мыслящими не в рамках status quo, подлежащего лишь восстановлению, но в рамках лозунга "победа или смерть" (послушайте хоть, что говорят в Лондоне и Варшаве). В случае их победы будет не реставрация, а всемирная революция, к ялтинским нормам отношения не имеющая.
Вопрос о том, что в итоге получится, какие нормы и кем будут предписаны, конечно, очень важен. Но не менее насущен ответ на вопрос, как будет выглядеть повседневная жизнь середь пейзажа после битвы. Чем люди будут промышлять (ведь есть хочется каждый день), как, куда и на чем они будут ездить, как они будут заниматься науками, искусствами и ремеслами, а также спортом, etc. А равно — как державы будут решать промеж себя многочисленные вопросы, не терпящие отлагательства.
Иначе говоря, как будут восстанавливаться дипломатические, правовые, хозяйственные, транспортные, культурные, просто межчеловеческие сношения. Ибо то, что с ними происходит сейчас, описывается в формулах "раззудись, плечо, размахнись, рука" и "ломать — не строить". Притом что как-то строить придется.
Пейзажи после обеих мировых войн показывали, что восстановление давалось с большим трудом. Пример, может быть, несущественный на фоне более насущных тогда проблем, но Германия не была допущена на Олимпийские игры не только 1920-го, но и 1924 года. А также на Игры 1948 года. Спорт, разумеется, вне политики, но бегун Мюллер и прыгун Шмидт — это совсем другое дело. Так что стоит ли дивиться нынешней (и вероятно, будущей) практике разных спортивных и культурных объединений?
Несколько лучше обстояло дело с дипломатическими сношениями, которые достаточно легко восстанавливались. Правда, тогдашние политики понимали, что обмен посольствами — это не благодеяние и не выдача свидетельства о благонадежности, а всего лишь наиболее удобный способ решения разных рутинных проблем. Понимают ли это нынешние лидеры мировых демократий — уверенности нет.
А хозяйственные и транспортные (значит — и межчеловеческие) сношения восстанавливались в наступившие дни мира с большим скрипом. Эти сношения были отданы на откуп крупным и мелким чиновникам — и всякий проявлял свой патриотизм. Тем более удобный, что война уже была закончена и можно было без опасения патриотствовать в отношении вчерашнего неприятеля. Тем более поверженного.
Так что даже в Европе после Первой мировой войны, вроде бы отплясывавшей фокстрот и если чего боявшейся, так большевизма (вообще не включенного в игру), сношения в полной мере восстановились лишь лет через пять. Где-то и больше.
Учитывая же, что нынешний конфликт разразился после многих лет тяжелой идеологической дури (политкорректность, права меньшинств на гей-параде, BLM, культура отмены, etc.), которая враз не исчезнет и будет немалым тормозом на пути нормализации сношений, дело будет идти медленно.
Но глаза боятся, а руки делают. Факультет международных отношений МГУ был открыт в 1943 году, а МГИМО на базе этого факультета — через год, в 1944-м. Тогда же началось восстановление страноведения. Например, славистики, после гонений в 1920-30-е расцветшей пышным цветом.
Ибо надо же было как-то княжить и володеть Восточной Европой, что без "мягкой силы" было несподручно. На фронтах еще стреляли и умирали, но в Москве уже думали о грядущем мире и готовили кадры и ресурсы, чтобы не начинать дело совсем с нуля.
Наверное, то же самое надо делать и сейчас. Все или не все решают кадры, но во всяком случае решают многое. С тем, что нужда в инженерных кадрах огромная, ибо задачи огромны, все уже, кажется, согласны. Но подготовка грамотного и знающего политического кадра, т. е. знающего не всепобеждающую науку "экономикс" (таких у нас даже с избытком), а нравы, языки и обычаи близких и дальних зарубежных стран, — задача не менее важная.
Чтобы в шесть часов вечера после войны восстановление сношений было не хаотичным, а достаточно планомерным и основанным на реальном знании. А не на фантазмах, которыми сегодня живут наши бывшие партнеры.