БАКУ, 30 авг — Sputnik. О школьных зданиях, школьных буфетах, продленном дне, кружках и секциях. А также дружно вопияли об угнетающем контроле чиновничества над учителями, которые обязаны писать бесчисленные планы, траектории, форсайты и прочее. Не жалко учителей — хоть бы пожалели русский лес, ибо сколько же бумаги переводится в макулатуру, рассуждает колумнист РИА Новости.
Но это нужды привычные, о них всегда будут говорить. Особенность же этого Госсовета РФ была в том, что и губернаторы, и сами учителя, и председательствующий В. В. Путин много говорили о такой нематериальной вещи, как исправление имен. Просили навсегда убрать из обихода термин "образовательные услуги".
Труд педагога – не услуга
"В педагогической среде эта формулировка обижает, иногда раздражает и даже возмущает", — говорил учитель из Чечни. Ему вторил вятский губернатор: "Труд педагога нельзя просто отнести к сфере услуг". С чем согласился и президент России: "Многих задевает слово и термин "услуга". Но если это людей как-то задевает по отношению к учительскому труду и они считают, что это обедняет смысл этого труда и его высокую общественную значимость, — давайте подумаем о том, чтобы проработать вопрос корректировки законодательства, чтобы это слово никак не было связано с высоким званием учителя и использовалось бы только в бюджетно-финансовых документах".
Таким образом, педагогическая и околопедагогическая общественность могут сказать, обращаясь к прежнему министру народного просвещения: "Ты победила, О. Ю. Васильева!" Ибо Васильева, бывшая изрядным жупелом в глазах передовой общественности (кавалер А. А. Венедиктов даже вышел из общественного совета при министерстве в знак протеста против ее назначения), пыталась запрещать чиновникам употребление термина "услуги".
Здесь, как это всегда бывает при исправлении имен, — вопрос мировоззренческий.
Либеральный подход (в том числе и к образованию) описан классиками марксизма: "Буржуазия повсюду, где она достигла господства, разрушила все патриархальные, идиллические отношения. В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников". Профессора и учителя — тоже.
А идеологи образовательной реформы простодушно рассудили: "Все по Марксу, учитель как простой наемный работник с услугами — это же хорошо, к этому надо стремиться". И устремились.
Вернуть власть учителю
Учителя же остались недовольны — и весьма недовольны — поскольку это означало очень сильное понижение их статуса. В более или менее традиционном обществе существовали неформальные столпы (или пусть не столпы, а столбики). У французов это были нотариус, кюре и учитель, определяющие, что в общинной жизни годится, а что не годится. И к их мнению прислушивались. То есть не только деньги определяли правила поведения.
Если олигарх (мини-олигарх) и чиновник на местах решают все, а учитель — лишь поставщик услуг (наряду с парикмахером, официантом, сантехником), которому предписано услуживать и не чирикать, — это, может быть, соответствует реформаторским лекалам, но авторитетности педагога никак не соответствует.
Что имеет также и практическое следствие. Нет авторитета — нет и власти. Между тем учитель без власти над учениками — трость, ветром колеблемая. Можно признать такое положение дел, когда официант в ресторане, будучи поставщиком питательных и выпивательных услуг, — существо бесправное. Даже если клиенты не вымазывают ему рожу горчицей (а вымажут — невелика беда). Но если бесправен перед учащимися и их родителями учитель (он ведь поставщик услуг и не более того), то дисциплине, а значит, и зубрежке, и учебе это не слишком соответствует. Выходит нечто, скорее, на линии "Республики ШКИД". Или картины В. Г. Перова "Приезд гувернантки в купеческий дом". С авторитетом тут не очень.
То есть прогрессивно-либертарианский взгляд на фигуру учителя мало того, что самим учителям никак не нравился, но и вдалбливанию знаний в ученические головы не способствовал.
В начале 30-х XX века пришло осознание того, что передовое экспериментаторство — это, может быть, очень интересно, но когда выпускник школы должен быть минимально грамотным кадром, то без авторитета, дисциплины и зубрежки не обойтись. После чего педологам дали по рукам, а учитель стал, конечно, не главенствующей, но и не последней фигурой в советском социуме. Война приближалась, и стало не до резвостей.
Если учительский вопль был сейчас услышан — возможно, и наверху пришли к пониманию того, что без исправления имен и без отказа от педагогических услуг все время будет выходить что-то не то. Может быть, это связано с кадровыми переменами в прежней концептуальной кузнице и здравнице, то есть в НИУ ВШЭ, может быть нет, но что-то в воздухе ощущается.